Дорогие читатели. Вашему вниманию представляются байки из склепа — потоки мыслей из истории моей жизни. Если кому-то это не интересно читать — просьба подождать до марта, там я вернусь к полноценной жизни и снова будет интересно.

Сочинения писать я любил с детства. У меня даже был мой любимый шаблон, которым я всегда предварял любую школьную писанину. Он позволял легко скосить необходимый объем с двух листов до полутора, а для особо плодовитых писателей — и вовсе до листа. Выглядел он так: «Имя писателя — великий и русский писатель. Он написал множество замечательных произведений, таких как перечисляем список произведений. Об одном из них, наиболее знаковом для имя писателя, я и хотел бы написать.»

Единственный раз, когда я отошел от этого шаблона — тогда, когда нам задали написать сочинение на свободную тему. Что-то вроде «самого запомнившегося случая из жизни», уже не помню. Я тогда написал про то, как запускал солдатиков с парашютами с балкона 3-го этажа на голову какому-то неизвестному дяде. Мое сочинение было даже признано образцовым в плане стилистики речи — оно было единственным, не перегруженным описаниями цветочков и листочков в самый лучший осенний день, а представляло собой чистый «экшн», при этом достаточно интересный per se. Преподаватель, оценивавший сочинения после моего, комментировал их как «а вот на этом моменте читатель засыпает и идет читать рассказ Брыксина».

Сочинения я любил, а изложения — не очень. Не только потому, что само по себе изложение не подразумевает творческой работы. Больше потому, что приходилось запоминать произведения. Я этому до сих пор не научился — я прочитываю книжку и уже через пару дней она полностью выветривается из моей головы, оставляя там лишь отдельные яркие эпизоды. Иногда к концу книги я совершенно не помню, с чего она началась (однако дочитываю — интересно же, чем все кончится) и неимоверно страдаю из-за такого положения вещей — мне кажется, что это несколько ненормально. С другой стороны, в этом весь я и измениться мне достаточно тяжело.

Перетруждаться я тоже не люблю с детства. Как-то в школе нам задали на дом выучить отрывок из «Спящей царевны» наизусть. Какой именно отрывок — не говорилось, но он должен был быть по условию стилистически законченным. На память я тогда еще не жаловался (до сих пор время от времени декларирую куски выученных  в школе стихов и басен), но учить кусок жутко не хотелось, поэтому я прочитал все стихотворение и нашел там самый маленький законченный кусок:

В тот же день царица злая,
Доброй вести ожидая,
Втайне зеркальце взяла
И вопрос свой задала:
«Я ль, скажи мне, всех милее,
Всех румяней и белее?»
И услышала в ответ:
«Ты, царица, спору нет,
Ты на свете всех милее,
Всех румяней и белее».

И, когда меня вызвали к доске, героически продекламировал его с такой мукой в голосе, как будто бы выучил половину поэмы.

— Да, — сказала мне учительница, — прочитал ты хорошо, с выражением, но в следующий раз постарайся выбрать кусок побольше. За маленький кусок — только четыре, а не пять.

Система в очередной раз была побеждена.

С русским языком и литературой у меня как-то сложилось — читать и писать я всегда любил и в школу пошел уже умеющим и то, и другое. А вот английский мне не давался. Точнее, как я потом узнал, давался, но просто я его не учил в школе. На уроках английского мне было скучно, я строил из ручек робота (и получил за это замечание в дневнике) жевал жевачку жувачку жвачку жевательную резинку (и такое замечание у меня тоже было), однажды перестрелял весь класс (с соответствующим замечанием), а количество двоек по английскому у меня превышало все мыслимые и немыслимые пределы. Уже в институте почему-то внезапно выяснилось, что английский у меня один из лучших в группе, и я могу на нем спокойно читать и даже говорить. Как такое получилось — ума не приложу, но вполне возможно, что виновата во всем читаемая мной документация на английском.